| ||||
|
The Emissia.Offline Letters Электронное научное издание (научно-педагогический интернет-журнал) | ||||
|
Издается с 7 ноября 1995 г. Учредитель: Российский государственный педагогический университет им. А.И.Герцена | ||||
| ||||
|
Манёров Валерий
Хайдарович
Аннотация
Ключевые слова _________ Valerij Кh.
Manerov
Abstract Key words _________ Обширная проблематика нравственных основ человеческого бытия, изучаемая по всем направлениям познания мира человеком, от философии и религии до гуманитарных научных дисциплин, чрезвычайно актуализировалась к концу XX столетия. Состояние нравственности и её психологического механизма, совести, не случайно расценивается как основание не только культурной, но и просто упорядоченной жизни, как состояние фундамента человеческого бытия (И.А. Ильин [1, с.152]). Наблюдаемое как в России, так и в западном мире постепенное снижение уровня нравственности и морали весьма часто рассматривается в современной философии как детерминированное техногенным, информационным характером современной цивилизации, а сложившееся в нём потребительское общество как угроза для духовно-нравственного бытия личности и существования всего человечества [2 - 5]. Таким образом, к началу XXI века человек, обладатель мощного интеллекта и креативности, воплощенных в совершеннейших научных и технических достижениях, парадоксальным образом превратился, по мнению многих авторитетных учёных, в раба созданной им техносферы и медиасферы, в которых он обнаруживает себя потерявшим жизненные цели и духовные ценности. Психологическая наука и в СССР не могла оставаться в стороне от насущных проблем меняющейся современности, однако во времена идеологического господства КПСС идея свободной, автономной совести находилась под негласным запретом. Поэтому в СССР господствующая традиционная, естественно-научная парадигма весьма сдержанно относилась к возможности всестороннего изучения проблематики совести, адресуя её по ведомству философии, этики. Неоднократно отмечалось, что в естественно-научной парадигме советской психологии человек, достигший жизненной зрелости, оказался, как объект исследования, лишенным глубины душевной и духовной жизни. Ещё в 1960 г. А.Н. Леонтьев указывал, что «традиционной психологии нечего делать с такими категориями, как совесть, т. к она вообще не располагает понятиями, в которых этические категории могут быть психологически раскрыты [6]. Но существовали и другие точки зрения, таковой была позиция Б.Г. Ананьева, считавшего необходимым изучение совести в контексте самосознания [7]. Инициатором актуализации проблемы нравственности, морали и совести был и С.Л. Рубинштейн, который писал, что сознание человека – это нее только познавательное, но и моральное сознание [8]. Для него этическая задача - «строительство высших уровней человеческой жизни, которая есть борьба против всего того, что снижает уровень человека» (там же, c. 364]. Но это высшее, применительно к существованию человека, оценивается не по отношению к нему самому, а «… с точки зрения того, что оно изменяет, усовершенствует в других людях» (там же). Для Рубинштейна, как пишут о нем много позднее А.В. Брушлинский и его соавторы в работе «Проблема субъекта в психологической науке», личность становится индивидуальностью, достигая максимального уровня своей особенности, а субъектом она становится, достигая оптимального уровня развития своей человечности, этичности [9]. Постсоветская психология в 90-х годах прошлого века активно обратилась к проблематике совести по нескольким основным причинам. Первая — снятие идеологических запретов на интерпретацию феномена вне рамок марксистско-ленинской философии и постепенное преодоление методологической инерции трактовки совести исключительно в рамках естественно-научной парадигмы. Вторая обусловлена актуализацией проблемы снижения уровня нравственности в российском обществе, вызванного радикальными реформами в 90-е годы. Третья состояла в необходимости осмысления достижений западной психологии. Свою роль сыграла и идея восстановления утраченной в советские годы традиции многоаспектного изучения совести, сложившаяся в дореволюционной религиозной и философской психологии в России. Сегодня российская психология превращается в мультпарадигмальную науку, осваивающую, помимо естественно-научной, также гуманистическую (неклассическую) и постнеклассическую парадигмы. Возникают попытки создания христианской психологии на основе святоотеческой антропологии. В контексте нашего обзора важно, что продолжают осваиваться, уже в методическом и исследовательском плане, работы ученика Ж. Пиаже, Л. Колберга (в другой традиции - Кольберга), который в рамках когнитивной психологии разработал концепцию развития морали с 3 этапами (до- или пре-конвенциональное, конвенциональное, пост-конвенциональное) и 6 стадиями, с вершиной, обозначенной автономной совестью, возникающей ещё на пятой, предпоследней стадии морального развития [10,11,12]. Последовательность этих стадий коррелирует с интеллектуальным развитием, при этом стадия логического развития человека не может превышать моральную стадию. Колберг, впрочем, рассматривает моральное развитие как самостоятельный последовательный процесс, а не отражение общего познавательного развития личности» [12, c.187]. Американский психолог создал и популярную собственную методику измерения уровня морального развития, называемую «дилеммы Колберга». Для нас важно также то обстоятельство, что Колберг начинает проводить кросс-культурные исследования (в период 1956–1976 гг.). В результате им и его последователями были сформулированы универсальные кросс-культурные ценности: жизнь, привязанность, собственность, закон, справедливость, общение, правда [13, с.190-200]. Заметим, что многие положения теории Колберга, а также его методика подвергаются критике в отечественной и зарубежной психологии по целому ряду оснований: это и её неосновательная претензия на универсальность схемы поступательного развития нравственности, и невнимание к влиянию таких факторов, как особенности культуры, отсюда неполная применимость к не-западным культурам, отсутствие учёта возраста, психологических особенностей личности [13, 14, 15]. В другой методологической позиции, заявленной, к примеру, в работах С. А. Барсуковой, отмечается возникновение в отечественной психологии новой, антропоцентрической парадигмы, соседствующей с социоцентрической парадигмой [16;17]. Барсуковой делается важный вывод, что «именно совесть, которая носит универсальный и всеобъемлющий характер, способна выступить как форма преодоления отчуждения человека от человека и самого себя» [16, с. 693]. Отметим, что в рамках антропоцентрической парадигмы психология повторяет пути становления других гуманитарных наук, например, лингвистики, педагогики, а также экологии. Для нас антропоцентрический подход является шагом на пути к выявлению трансцендентной и метафизической природы совести, влекущей человека за пределы обычного, земного, ограниченного, то-есть по сути — влекущей к реализации сущностных сил человека. Выявленные многими мыслителями техногенные и мировоззренческие угрозы духовно-нравственной сфере человеческого бытия, под влияние которых попали уже не только страны западного мира, осознаются особенно опасными для такой страны, как Россия, которая оказалась в фокусе влияния многих негативных воздействий. Но подобной опасности подвергались и другие страны, и сегодня внимание гуманитарных наук привлекают явившиеся в XX веке новые искажённые виды совести, появляющиеся в соответствии с типом государственного устройства, идеологии и характеризующиеся изменяющейся в заданных государством условиях психикой людей. Прежде всего, они контрастно проявилось в нацистской Германии, создавшей искажённую мораль этнической, антихристианской природы, с расовой совестью и, как выражается К. Кунц, «апостолом» этой морали — Гитлером» [18]. Но наблюдавшийся в СССР феномен классовой морали и совести, допустивший истребление множества невиновных людей, также имевший и своих вождей - «апостолов» этой морали, ещё не получил достойного осмысления в российской психологической науке. Отметим лишь, что эта классовая мораль находилась в противоречии с внутренней правдой, с непокорностью насилиям христианской совестью, не сломленной даже в застенках тюрем. В целом же цена недостаточного внимания к проблеме нравственности и её психологического механизма – совести в СССР оказалась весьма значительной: на долгое время в психологическом (персонологическом) дискурсе, в отличие от художественного, личность человека оказалась деформированной, социологизированной и рационализированной, с редуцированным духовно-нравственным содержанием. Несмотря на часто встречающиеся негативные оценки современного состояния психологических исследований нравственности и морали в России, в стране во многих академических и образовательных учреждениях проводятся исследования нравственности, морали и совести. Так, одной из первых Л. А. Чигарькова обращается к проблеме влияние социокультурного контекста на формирование представлений о совести [19]. Изучались представления о совести молодёжи из Москвы и Уфы. Отмечается, что для старшеклассников из уфимской группы важным оказывается следование нормам и правилам общества, в котором они живут, а их московские сверстники более склонны к рефлексии. Отметим существенный вклад в этом направлении, сделанный ИП РАН, подготовившим, в частности, в 2010 г. сборник статей, символизирующий появление нового направления в психологии, - «Психология нравственности», выпущенный под редакцией А. Л. Журавлёва, А. В. Юревича [20]. Отметим также, что академическая традиция внимания к нравственным проблемам продолжена и в дальнейшем [21;22;23]. Ответственные редакторы (они же и авторы ряда статей сборника), отмечая молодость представляемой области психологического исследования, утверждают следующее: «Неисчерпаемость и многообразие морально-нравственной проблематики диктуют необходимость выделения для отечественной психологической науки слагаемых. Указывается, что сборнике в качестве таковых рассмотрены; а) общие психологические механизмы поддержания в обществе морали и нравственности; б) нравственное состояние современного российского общества и его конкретных сфер; в) психологические аспекты разных морально-этических проблем» [20, c.11]. В соответствии с этой классификацией одна из статей сборника (Юревича и Ушакова) посвящена состоянию морали в современном российском обществе и это состояние характеризуется как весьма неблагополучное [20, с. 177-208]. Вывод делается на основе данных криминальной статистики, показатели которой на год публикации (2010 г.) по наиболее тяжким преступлениям превышают, на душу населения показатели США в 4 раза (по убийствам) и в 10 раз — соответствующие показатели большинства европейских стран. Неблагоприятны для РФ и сравнительные данные по количеству самоубийств, особенно среди молодёжи, по индексу коррупции и т.д. Данные статистики подтверждаются наличием рейдерства, «крышевания» преступников, бытовых зверств и безобразий, например, существованием в стране рабства и работорговли, кражей детей и т.п.. При этом отмечается, что милиция (так в тексте) находится в «странных отношениях с преступным миром» (там же, с. 178). На таком фоне у россиян наблюдается толерантность к злу и даже смирение перед ним, также отмечается, что в их сознании стираются грани между добром и злом. Авторы пишут далее: «При всём разнообразии подобных явлений, <…> их можно подвести под общий знаменатель, которым служит «моральная деградация» или, используя известное выражение Э. Гидденса, «испарение морали» (там же, c. 181). При интерпретации феномена в России весьма продуктивной, считают авторы, оказывается концепция социальной аномии Р. Мертона, сопровождающейся разрушением системы моральных норм и их рассогласованием [24]. Cвои выводы исследователи подтверждают данными других публикаций, результатами социологических опросов. Вводятся и специальные количественные показатели — индексы нравственного состояния общества, первичные и композитные, показавшие минимум с 1991 по 1994 г. г., а также некоторое улучшение на рубеже веков. В других сходных работах авторы, в частности, приводят результаты оценивания нравственного состояния общества большой группой экспертов, доказавшие сходную картину [23]. Снова утверждается вывод: «есть все основания говорить о комплексной и системной деградации нашего общества» [20, c. 189]. Исследователи приводят и 12 предполагаемых причин моральной деградации. В заключение этой ёмкой работы приводятся и ключевые направления возрождения нравственности, «терапии упадка нравов», среди которых отмечается необходимость определённого контроля за СМИ, привлечение к разработке законов специалистов, прежде всего социологов и психологов, использование позитивного опыта в этой области ряда зарубежных стран. Заметим также, что в недавно вышедшей весьма острой и полемичной книге С. Г. Кара-Мурзы «Аномия в России: причины и проявления» также приводится подробный социологический анализ состояния российского общества [25]. В качестве причин аномии называется экономическое и социальное расслоение, а также связанное с ними преобразование системы потребностей и мотивов, сопровождающееся ощущением невозможности достигать социально одобряемых целей и ценностей потребительского общества законными способами. Российское общество оценивается автором как крайне несправедливое и эта несправедливость, применительно к подавляющей части населения, обнаруживается во всех сферах жизни. В российском социуме, как считает Кара-Мурза, произошло стремительное нарастание аномии и ее последствия наблюдаются в виде культурной травмы. Вследствие этого произошло быстрое переформатирование ценностей и образа действий больших масс людей. При этом, пишет автор, все общественные институты перестали выполнять свои привычные функции. В распаде устойчивых связей между людьми под воздействием радикального изменения жизнеустройства и ценностной матрицы общества усматривает причину аномии и социолог В. В. Кривошеев [26, 27]. Однако обратимся к другим работам, посвященных проблематике нравственного состояния россиян, в которых авторами получены данные, свидетельствующие о более сложной, если не об иной картине нравственности в стране, нежели выше представленная работа Юревича и Ушакова. В этом качестве показательна работа историка С. В. Перевезенцева, который создаёт, на основе данных социологического опроса, проведённого в 2005 году, портрет некоего усредненного информанта, которого он условно называет Иван Иванович [28]. Персонаж возникает в результате усреднения оценок отдельных респондентов и отражает мнение, весьма распространённое в российском обществе» (далее проценты показывают его распространенность). На основе ответов информантов у исследователя, как он пишет, возникает ощущение, что разные слои общества в России живут по разным идеологическим принципам: правящие круги – по либеральной модели, ведущей к утрате совести, а зачастую – по колонизаторскому образу действий и отношению к стране, и народ, состоящий из тех самых Иванов Ивановичей, который существует по принципам самовыживания и сохранения традиционных ценностей, чувствуя, что Россию можно разрушить только вытравив совесть из сознания русского человека. Перевезенцев приводит наиболее интересные ответы Ивана Ивановича (И.И.), имеющие отношение к духовно-нравственной сфере личности: «И. И. — оптимист. Он полагает, что через год (два, десять)… будет жить лучше, чем сегодня; Иван Иванович — патриот своей страны. Он (на 48%) ощущает себя жителем России, а не своего города, села, области, Европы, Азии, мира, Вселенной; полагает, что нравственность в обществе упала в последние годы (69%); И.И. близок политический лозунг «Возвращение к традициям и моральным ценностям» (33%). Общественную мораль и нравственность должны защищать в первую очередь детские сады, школы, ПТУ и вузы (96%); И. И. волнует рост алкоголизма и наркомании (59%). Знакомых наркоманов у И. И. нет (80%), сам он наркотиков не пробовал (93%), но знает, что употребление наркотиков «никогда не может быть оправдано» (92%)». Он считает, что по сравнению с советским временем люди стали пить больше (61%), но с этим можно бороться, запретив продажу алкоголя молодежи до 21 года (56%); И.И. часто задумывается о смысле жизни и ее целях (43%), часто или почти всегда доверяет другим людям (45%) и верит в Бога (53%)». Таким образом, «среднестатистический российский гражданин Иван Иванович, участвующий в социологических опросах, серьезно относится к вопросам духовным и моральным, гражданским и социальным. А значит, пишет Перевезенцев, что, несмотря на все духовные разрушения и нравственные катаклизмы, которые потерпела Россия в последние сто лет, традиционное мировосприятие ещё живо в народе» (там же). Добавим к представленому психологическому портрету И.И. несомненные признаки присутствия работающей совести. Подчеркнём в этом контексте, что и по результатам наших исследований, имеющих характер мониторинга состояния совести студентов (с 2009 г. по 2017 г.) также постоянно обнаруживается комплекс весьма позитивных представлений о совести, играющей, в большинстве ответов испытуемых, роль друга, советчика, учителя, иногда даже, — исповедника [29, 30]. Но важно подчеркнуть также, что, наряду со снижением нравственности, обусловленным прежде всего глобальными реформами в отдельных странах, возможно и негативное воздействие малоисследованных и общемировых факторов, влияющих на мораль зарождающегося глобального мира и подспудно формирующих новый, глобальный этос и такую же новую совесть. Так, А.А. Гусейнов совершенно справедливо задается вопросом об обосновании как сверхзадаче новой морали: «Невыявленной остается смысложизненная перспектива глобального мира, а, соответственно, и глобального этоса как адекватного ему душевного строя и состояния общественных нравов» [31, с.25]. Он же усматривает как ведущую тенденцию следующее: «зоны личностного присутствия, где решающее значение имеет то, что можно назвать моральной воспитанностью и решимостью, становятся все менее значительными» (там же). Общественная цена человека определяется не только и не столько его личными моральными качествами, сколько моральной значимостью того совокупного большого дела, в котором он участвует. Мораль, пишет Гуссейнов, становится по преимуществу институциональной, трансформируется в прикладные сферы, где этическая компетенция, если вообще можно здесь говорить об этике, определяется в решающей мере профессиональной компетентностью. Далее философ задается вопросом: «Где в современном обществе, которое в своем непосредственном культурном оформлении стало массовым, а по своим движущим силам является институционализированным и глубоко организованным, где в этом упорядоченном социологическом космосе располагаются ниши индивидуальной свободы, зоны морально ответственного поведения?» [32, с. 17-18]. Снова обратимся к сборнику «Психология нравственности». В статье Ю. И Александрова, В. В. Знакова, К. А. Арутюнова излагается обоснование программы планируемого эмпирического исследования разных групп современного российского общества [33, c. 338]. Задачами исследования «…являлось выяснение того, как мораль и нравственность соотносятся со структурами культуры и субъективного опыта…», а также разработка на этой основе адекватного способа эмпирического исследования нравственности в современном российском обществе…» (там же). Авторы пишут, что «культуру сообщества можно рассматривать как структуру, представленную набором элементов (систем) и единиц, которые символизируют пути достижений коллективных результатов в данном сообществе на данном этапе его развития» (там же, c 340). Накопленные в культуре знания (идеи, теории, правила) можно рассматривать как набор «инструкций» по достижению целей, а не в виде конкретных указаний. Развитие культуры и её субъектов осуществляется от менее дифференцированных форм к более дифференцированным. Возрастает, к примеру, сложность общественных связей, отношений организма и среды. Дифференциация опыта, по мнению авторов, может быть рассмотрена как движение от эмоций к сознанию, а культуры - от морали к закону. Этот вывод соответствует и пониманию роли интуиции в формировании морали. «Любая единица культуры включает как рано сформированные (племенные, родовые) элементы, так и новые, дифференцированные, часть из которых может быть сопоставлена с законом» (там же, с. 346). Таким образом, в представленном подходе подчеркивается роль как эмоций, так и закона в вынесении моральных суждений. При формировании дизайна исследования утверждается, что «необходимо исследовать особенности нравственности как принципиальной характеристики структуры субъективного опыта, различающегося в разных группах населения» (там же, с. 342). Далее авторы перечисляют факторы, различающие эти группы: это половые и возрастные различия, ориентация на успех, принадлежность к различным социальным и этническим группам. Исследователями составлены 32 сценария моральных дилемм, являющих собой абстрактные ситуации, в отношении которых респондент совершает моральный выбор относительно поступка главного героя. Для каждого сценария предлагается ранжировать действие или бездействие героя в 7-балльной шкале, где 1 — запрещенное, 7 — обязательное действие. Для будущего исследования подготовлен специально разработанный сайт ТМЧ, или «Тест морального чувства». Предлагается инструкция, в которых указывается пол, возраст, национальная и культурная принадлежность. Далее (по плану) участникам будут предложены 32 сценария. Предполагается также регистрировать время ответа на каждую ситуацию-сценарий. В дальнейшем, после завершения сбора эмпирических данных, результаты будут сопоставлены с принадлежностью к той или иной этнической группе. Большой интерес для нас представили также работы, близкие нам по предмету исследования, — представления о совести в различных возрастных срезах, разных регионах современного российского общества. Таковыми явились работы М.И. Воловиковой, Л.Ш. Мустафиной и прежде всего их монография, на которой мы остановимся подробно [34]. Авторы отмечают не только «очевидное падение общественной и личной нравственности», но также и «начало нравственного возрождения» [(там же, c. 8). Как утверждается, книга посвящена ответу на вопрос, «помнят ли ещё в России о совести, а если помнят, что могут сказать о совести наши современники?» (там же). Первоначально ответы исследователи ищут анализируя произведения русских писателей-классиков, Л.Н. Толстого («Анна Каренина») и Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание»), сопоставляя этапы духовной борьбы, описанные в богословии (сочетание, сложение, пленение и страсть) с этапами пленения сознания и нравственного падения главных персонажей. Анализируются поведение и содержание сознания Р. Раскольникова при планировании им убийства старухи-процентщицы и ситуация с мысленным отказом Анны Карениной вступить в диалог с предупреждающим голосом совести, в итоге отвергнутым в пользу диалога со страстными помыслами. Этот отказ от совести рассматривается как начало физической и духовной гибели главной героини (там же, с. 49). Воловикова и Мустафина также размышляют о перспективах нравственного развития современного российского общества, отмечая зависимость этих перспектив от нынешнего состояния совести (там же, c. 75). Теоретическим основанием исследования являются труды С. Московичи и его последователей по тематике социальных представлений (СП) [35, 36, 37, 38, 39]. Указывается, что «…именно представление определяет построение субъективной картины мира и является удобным объектом анализа причин поведения» [38, с. 77]. Упоминается и тот важный факт, что в лабораторном эксперименте уже была показана связь между представлениями и поступками, приводятся отечественные и французские работы в этом направлении, применительно к представлениям о справедливости, празднике, демократии, ответственности русских и французских студентов. Обсуждается компонентная структура представлений, состоящая из ядра и периферии. Описываются методики, выборки респондентов и результаты о эмпирического исследования, проведённые в основном на старшеклассниках и студентах Москвы и Казани. На первом этапе изучалось понимание совести, отражённое в народных пословицах, поговорках, при этом использовались материалы, собранные В. И. Далем. Были отобраны три группы пословиц, на их основе составлялась первая авторская анкета, которая и предлагалась школьникам, чтобы определить их отношение к этому понятию, а также его понимание. На втором подготовительном этапе составлен расширенный вариант анкеты. Затем были отобраны 39 наиболее часто встречающихся суждений, включённых в состав новой анкеты, использовавшейся на третьем, основном этапе. Целью этого этапа было выявление структуры СП и нахождение взаимосвязей структуры СП с нравственной направленностью личности респондентов (там же, с. 82). Изучались также ассоциации респондентов со словом совесть, рисовались символы совести. Всего обследовалось 823 человека, но в основном этапе участвовали 333 человека. Небольшую группу составили пожилые жители Москвы и Подмосковья. Авторы упоминают, что в комплекс используемых методик входит тест Попова Л. М. и Кашина А.П. «Добро и зло» [40]. Согласно общей гипотезе исследования, структура представлений молодёжи о совести включает в себя как общее, так и специфическое, связанное с полом, возрастом, регионом проживания молодых людей, а также с нравственной направленностью их личностей (там же, с. 84). По результатам частотного анализа выяснилось, что наиболее частыми ассоциациями со словом совесть оказались для старшеклассников, следующие слова: честность (29%), честь (17%), стыд (14%), душа (14%), ум и разумность (10%). Также были слова, связанные с отсутствием совести типа: её нету, пустота, ничто (14 %). Только у девочек выявились такие ассоциации, как: вина, проступок, мучения (12,8%). Студенты чаще всего ассоциировали совесть со словом честность (48%), далее - честь (24%), порядочность (18%), ответственность (16%) доброта (15%), искренность (13% ), долг, уважение, разум (по 10%). Только 3% студентов указали на отсутствие совести. При рисовании символов совести у мальчиков и у девочек в 31% случаев обнаружилась тенденция к рисованию опасных, острых предметов, таких как молния, зубы, шипы, колючки, цепи. Лишь 17% респондентов символизировали совесть позитивным образом, - это были цветок, корона, улыбка, сердечко, солнышко и т. п. В результате оказалось, что представления студентов о совести оказались более содержательными (там же, c.93). В целом, как отмечают авторы, их исследование «показало сохранность в представлениях молодых людей понимания совести, традиционного для российского менталитета, как важнейшего регулятора отношений в социуме, источника полноценного нравственного развития личности» (там же, с.127). Вместе с тем «…обнаружена и тенденция, которая в дальнейшем может привести к отрицанию значения совести» (там же). Эта тенденция более отчётливо выражена у у школьников, менее у студентов. Отмечается также, что представления о совести пожилых людей более полны и в целом также положительны, хотя у них наблюдается и тенденция к сужению совести. Начиная с 90-х годов актуализируются и первые сравнительные межкультурные исследования, в которых российский социум, его страты, компоненты предстают объектами сравнения, необходимыми для выводов об особенностях морального сознания россиян. В этом плане можно отметить пионерскую диссертационную работу О. П. Николаевой о морально-правовых суждениях в разных культурах, сделанную ещё в 1992 г. [41]. Автор предполагает, опираясь на концепцию Колберга, что развитие, способности к суждениям на тему морали и права происходит неравномерно внутри одной стадии, вплоть до смены порядка стадий под воздействием социокультурного контекста». Для проверки гипотезы использовался опросник ученицы Колберга Дж. Л. Тапп, направленный на изучение особенностей правового и морального сознания, разработанный для применения в условиях различных культур и валидизированный на выборках испытуемых из шести стран мира, . Опросник выстроен по типу клинического интервью и состоит из 15 вопросов, при этом аргументация информанта оценивается в 3-балльной системе, где 1- доконвенциональный уровень морально-правового сознания, 2- конвенциональный, 3 - постконвенциональный. В эксперименте участвовали две группы, первая состояла из 100 студентов из Курской области, вторая из 100 школьников из якутского поселка, возрастом от 7 до 11 лет. Полученные для россиян данные сравнивались с аналогичными данными, заимствованными в публикациях работ зарубежных авторов, привлекавших выборки испытуемых из США, Дании, Италии, Швейцарии. Автор диссертации приходит к выводу, что в РФ «В условиях неправового государства в правовом сознании изначально разведены понятие «закон» и понятие «мораль» - в отличие от испытуемых, принадлежащих западному обществу, отсутствует представление о ценности законов, и права личности воспринимаются прежде всего как права на свободу». В то же время «в условиях социокулътурной ситуации нашего общества вырабатываются компенсаторные механизмы законопослушности и в качестве правовых норм выступают нормы морали <...> Основным источниками моральных норм у наших испытуемых являются запреты, исходящие от авторитетного лица, в основном, связанные с ограничением активности и эмоциональным опытом» [41, c. 18 - 19]. В то же время у россиян, добавляет автор, «Параметры моральной стадии, связанные с ориентацией на авторитетное лицо, остаются на первой стадии морального развития, в то время как параметры, связанные с развитием моральных чувств достигают уровня зрелости» (там же). В XXI веке продолжаются межкультурные исследования, проводимые в российских регионах, но увеличивается количество исследований, в которых представители российской культуры сравнивается с представителями другой национальной культуры, что несомненно полезно и для оценки нравственного состояния, его особенностей у россиян. Однако один из немногих срециалистов в этой области, специализирующийся, в частности, на проблеме методического оснащения подобных работ, А.А. Хвостов (Психологический институт РАО), отмечает, что по ряду направлений исследований по диагностике морального сознания в России почти не ведётся [42 с .129]. Также указывается, что в РФ практически нет методик, сравнимых по степени разработанности, например, с диагностикой социоморальной рефлексии, немного работ и по проблеме моральности и аморальности конкретных поступков . В завершение автор статьи делает сравнивает ситуацию в РФ и за рубежом: «Однако в целом проблема диагностики морального сознания в зарубежных и российских исследованиях на сегодняшний день ещё далека от своего решения. Вероятно, нужны новые методологические основания и специальные исследования» (42, с. 130). В этом контексте А. А. Хвостов пишет, ссылаясь на работы американских исследователей (S.M. Pittel, G.A. Mendelson), что диагностика морального сознания в США имеет долгую историю, в ней выделено три исторических этапа [42, c. 114 и далее] Первый этап проходил с 1910 до 1930-х годов XX века. Он характеризовался тем, что моральное сознание оценивалось как знание, изучался узкий круг проблем, ситуации были представлены схематично, они провоцировали социально желательные ответы, не проводилась и стандартизация методик. Основной урок этого этапа: тестирование как метод оказалось малоприменимым. Второй этап персонифицирован, ему было присвоено Л. Колберга, он продлился примерно до середины 50-х годов. Указывается, что третий, наступивший с начала 60-х годов и длящийся до сих пор нынешний этап оценён как продолжение второго - это когнитивный подход, в нёи продолжается распространение и развитие вариантов метода «незаконченных историй» которые, впрочем, оказались маловалидными. А. А. Хвостов также указывает, что другой автор, (I. Verplaetse), также изучал развитие методик диагностики морального сознания в Европе с 1910 по 1930 год. Изучались тесты обоснования (оправдания) морального решения применительно к конкретным ситуациям и моральным проблемам (например, вопрос «почему нельзя воровать?»). На этом этапе произошёл переход к опросным методам, с включением шкал для оценки морального сознания, получили распространение и проективные методы. Моральное сознание стало изучаться в соотношении с другими чертами личности. Дж. Снареу провел анализ 45 исследований представителей различных культур (27 культур, проводились в 1969 — 1984 г. г.). выяснилось, что четвертой стадии развития совести (по Колбергу), из шести достигали практически все страны, однако две последние стадии (5-я и 6-я) были редки во всех культурах [43]. Были разработаны многие вариации метода дилемм Колберга, в том числе «Тест моральных суждений» или MJT Дж. Линда, как считается, сегодня наиболее распространённый в Европе. В нём предполагаются фиксация предпочтений респондентов— выбор ими готовых ответов, представляющихся наиболее адекватными. Также считается, что MJT ориентирован не только на когнитивные, но и аффективные аспекты моральных суждений. Однако проверка показала ряд недостатков и этой методики — отсутствие в нёй ряда теоретических конструктов, а также её зависимость от внешних переменных, таких как толерантность, уровень образования. Как отмечается, «По указанным причинам заявленные Колбергом универсальные схемы развития моральных суждений в очередной раз подверглись сомнению» (43, с. 119]. Хвостов считает, что, помимо проблемы внешней валидности (для разных культур) методологическая неточность проявилась в том, что моральное сознание рассматривалось как одномерный конструкт, не являясь таковым по сути. Что касается влияния российского социокультурного контекста, то в исследовании, проведённым И. Г. Дубовым и А. А. Хвостовым в Карачаево-Черкессии, было показано, что «русские, проживающие в КЧР, показали принципиально иные результаты, чем все остальные этнообразующие национальности региона вместе взятые» [44]. В работе А. Л. Ивановой А. А. Хвостова изучалось моральное сознание молодежи России (на материале исследования молодежи Москвы и Кубани [45]. Новизна этого исследования состояла в том, что методом кластерного анализа были выявлены основные психологические типы студентов, для некоторых типах можно выделить явное деление на подтипы. В целом испытуемые делятся на две большие группы: в одну входят типы «ответственный товарищ» и «принципиальный гуманист». Вторую образуют «дарвинист» и «конформист». Особняком выделяется очень небольшой тип «адыгейский мужчина», который все же ближе ко второй группе, отмечается, что последний результат получен на небольшой выборке. Изучая морально-правовые представления российской учащейся молодежи, М. И. Воловикова также использует методику Дж.Л. Тапп. Согласно её выводам, «Если для западного правосознания закон является реальной, действенной силой и тема, связанная с юридическим законом, обсуждается с интересом, то иная картина наблюдается у нас на протяжении нескольких десятилетий. Закон в сознании прочно связан с несовершенством в его применении и со слабой надеждой на справедливость, когда сама тема правопорядка для многих соотечественников зачастую связана с травмирующими переживаниями, поэтому обсуждается она неохотно...»[46 с .143-163]. В диссертационной работе Л. Мустафиной (2012 г.), исследовались социальные представления о совести российской молодёжи из Москвы и Казани. Актуальным является подтверждение в этих исследованиях как существования инвариантной системы представлений о совести у москвичей , казанцев и уфимцев, так и определённая вариативность этих представлений, заданная социальным контекстом [ 47]. Ф. Н. Козырев в своей аналитической статье подверг подробному анализу метод дилемм Колберга, который позволяет увидеть, чем мотивирована занятая респондентом нравственная позиция в той или иной ситуации, отражая, таким образом, развитие нравственного сознания уже не на уровне знания этических правил и норм, а на уровне их применения [48)]. Упоминается и то, что К. Гиллиган и ее последователи обратили внимание на нерепрезентативность эмпирической базы исследований Колберга в гендерном отношении и предложили альтернативное описание нравственного развития женщин [48, с. 86]. Как считает Козырев, «....методика обвинялась в этическом абсолютизме, не принимающем в расчет социокультурную обусловленность морали. Кроме того, методика трудоемка и неэффективна в применении, интерпретация интервью представляет собой сложную и недостаточно стандартизуемую процедуру. Указывается, что «Фактор исследовательского субъективизма в вынесении диагноза слишком высок» (там же, с 87-88). В отношении методики Линда отмечается, что «Линд идет дальше Кольберга и делает ничтожным не только факт одобрения или осуждения респондентом поступка, представленного в дилемме <…>, но и предпочтительность аргументации, по которой делал разметку Кольберг <...>В результате он начинает измерять не абсолютную «высоту» нравственных суждений, привязанную к шкале из шести стадий, а их внутреннюю структуру, абстрагированную от каких бы то ни было внешних эталонов и нормативов. Речь идет о том, что «индифферентность показателя Линда в отношении нравственной мотивированности субъекта практически означает, что респондент, осознанно и последовательно стоящий на позициях животного эгоизма, получает в тесте столь же высокую результирующую оценку, что и респондент, исповедующий принцип сочувствия и сострадания» (там же). Козырев резюмирует, что критическое переосмысление теории и методик Колберга и Линда привёло его к созданию диагностического комплекса ОНИКС, а также к созданию двухуровневой модели нравственного развития личности [48, с. 89 ]. Как видно из нашего обзора, кросс-культурные исследования совести, нравственности, морали, проводимые в отечественной психологии, чаще ориентированы на выявление влияния социокультурных контекстов, рассматриваемых в рамках РФ, тогда как данные об иностранных респондентах по-необходимости извлекались из литературных источников. Подобный приём используется и А. А. Хвостовым, сравнивавшим моральные суждений россиян и американцев [49]. В качестве основной методики использовалась короткая форма методики социоморальной рефлексии СРД-КФ, заимствованной из методики «Sociomoral Reflection Measure - Short Form» или (SRM-SF), в которой испытуемые самостоятельно формулируют обоснование своих действий и отношений. Методика была разработана в 1991 г Д. Джибсом, К. Бэсинджер и Д. Фуллером. Вопросник СРД-КФ состоит из 11 пунктов - вопросов, относящихся к социоморальным ценностям типа «спасение жизни», "не укради", «выполнение обещаний». Например, в пункте 1 спрашивается: "Подумайте о том, когда Вы давали обещание своим друзьям. Насколько важно сдерживать обещания перед друзьями? Испытуемые письменно отвечают на эти 11 вопросов, их ответы соотносятся с определенным уровнем морального суждения. После обработки всех ответов вычисляется общий результат, представляющий уровень развития моральных суждений. Автор приходит к следующим выводам: «Во-первых, в моральном развитии американские и российские школьники и студенты между собой значимо не различаются, но при этом вполне можно говорить о некоторых качественных различиях; прежде всего это отсутствие у россиян некоторых категорий или аспектов обоснований моральных ценностей, характерных для американцев, а также, с другой стороны, выявляются типичные для россиян модели обоснований, отсутствующие у американцев. Во-вторых, условно можно сделать вывод о том, что «взрослая группа» россиян несколько отстает от американцев в моральном развитии. Однако, не совсем правомерно сравнивать показатели «взрослых» при больших возрастных различиях в сравниваемых группах. Очень вероятно, что моральное развитие не заканчивается в 30 лет. В-третьих, применённая методика после дальнейшей адаптации вполне может рекомендоваться для диагностики зрелости моральных суждений» [49, c. 46-47]. Следует добавить, что уже осуществленные нами межкультурные исследования, проводившиеся для российских, китайских и грузинских студенческих выборок показали, на уровне средне-групповых значений, в целом позитивные и схдные представления российских, китайских и грузинских студентов о совести (Манёров В. Х [ 50, 51], Ван Хаоюй [51, 52]) Казнина Э.Ю. [53]. Обращение к проблематике кросс-культурной психологии совести при сравнении российской, грузинской и китайской культур было обусловлено как определённым сходством гуманитарной ситуации в странах, претерпевших глубокие трансформации в своём политическом, экономическом, культурном укладе, так и неизбежными различиями. Однако если культуры России и Грузии в историческом плане являются христианскими, то традиционную китайскую культуру принято называть конфуцианской. В китайском культурологическом дискурсе отмечается, что традиция рассмотрения нравственных явлений ведет начало от Конфуция, его учеников, введших основные этические понятия. Подчеркивается наличие в конфуцианской философии и оснований для общепозитивного отношения к доброй совести, в связи с понятием милосердие. Интересно, что в своей монографии «КНР: китайская неизвестная реальность» философы П. Шуваев и А. Темиров утверждают, что в условиях конфуцианской культуры не формируются автономные представления о добре и зле и моральное сознание у китайцев включалось только в присутствии наблюдателя [ 54 ]. Эти авторы делают вывод об отсутствии у жителей Китая совести в том виде, в каком она понимается в западной культуре, то-есть автономной совести. Однако концепция Р. Бенедикта с ей бинарным различением западных культур вины и восточных культур стыда была подвергнута критике, показавшей, что различие культур в этом плане является незначительным (Е. В. Белинская [55]). В современной КНР, как пишет историк-востоковед Ю. М. Галенович, «наряду со сложной ситуацией в материальной сфере жизни, в КНР сегодня во все возрастающей степени также ощущается нарастание проблем в духовной жизни общества, без их решения невозможно добиться общего нормального развития любой сферы жизни китайского общества в целом» [56]. По этой причине в современном Китае вновь подчеркивается уважение к писаниям мудрецов и книгам по истории, при этом традиционная философия конфуцианства именуется священным учением, способным возрождать «дух народа». Но в то же время состояние динамично развивающейся экономики в КНР, за короткий исторический период превратившейся во второе по своей экономический мощи государство, окрашивает в позитивные тона все другие стороны его жизнедеятельности, создавая хорошие исходные условия для профессиональной самореализации китайской молодежи, по отношению к которой термин аномия нерелевантен. Также отмечается, что в психологической литературе поле межкультурных исследований духовно-нравственных и ценностно-смысловых проблем общества, в фокусе внимания которых находились бы РФ и КНР, долгое время оставалось почти не разработанным, за некоторыми небольшими исключениями [57]. Очевидно, что особую актуальность в контексте обсуждаемых проблем приобретут кросс-культурные исследования, в которых будет расширен спектр и диапазон различий респондентов в контексте многих индивидных (пол, возраст), религиозных, социокультурных, экономических факторов, влияющих на характеристики нравственности и представления о ней. Рассмотрим кросс-культурное исследование нашего аспиранта Ван Хаоюя, проведённое в 2011 -2013 г.г. [52]. В качестве объекта исследования привлекались три выборки испытуемых: 1-я состояла из китайских студентов, живущих в Китае и обучающихся в китайском ВУЗе; 2-я из китайских студентов, временно живущих в России и обучающихся в российских ВУЗах; 3-я состояла из российских студентов, обучающихся в России. Средний возраст студентов в группах 21-22 года, все они обучались на гуманитарных факультетах университетов. В качестве предмета исследования выступали представления о совести, а также ценностные ориентации студентов и направленность их личности, но в далее будут приведены лишь результаты измерений характеристик совести. Использовались методики «незаконченные предложения», рисунок совести, опросник свойств и состоянии совести (ОССС), разработанный В. Х. Манёровым [50]. Опросник ОССС направлен на измерение нескольких аспектов феномена совести (работающая, современная, эмотивная и т. д.), а также отношений к нему. В разных модификациях он содержат до 107 утверждений о внутреннем мире информантов, свойствах и состояниях совести, о нравственных качествах и жизненных ценностях. Согласие/несогласие информанта с каждым утверждением опросника измеряется в 7-балльной системе. После тестирования методами описательной статистики были получены усредненные (по каждой группе отдельных) характеристики представлений о совести в З-х группах, проводилось определение достоверности межгрупповых различий средне-групповых значений с помощью статистических критериев различия. По результатам исследования при сравнении представителей российской и китайской культур оказалось возможным утверждать о наличии в них транскультурного инварианта представлений о совести, имеющих позитивную эмоциональную окраску. Заметим кстати, что подобный транскультурный инвариант, по свидетельствам многих антропологов, этнографов, культурологов, миссионеров существует применительно ко всему множеству человеческих культур, но есть и межкультурные различия [58]. Достоверность различий представлений о совести россиян и китайских студентов определялась с помощью U- критерия Манна-Уитни. Для большинства пунктов (87%) достоверные различия не были обнаружены, было заметно также, что даже статистически достоверные межгрупповые различия, обнаруженные по некоторым пунктам опросника, не носят принципиального, качественного характера. Иначе говоря, не обнаружено ни одного утверждения опросника, по которым для одной выборки было бы получено согласие, а для другой - несогласие с данным утверждением. Сравниваемые группы отличались лишь степенью согласия, либо несогласия с тем ли иным утверждением. В итоге оказалось, что основные выводы в отношении тех представлений о совести и нравственности, которые разделяют как российские студенты, так и китайские студенты, обучающиеся в Китае, имеют следующий характер: студентами признается наличие некоего стержня, основания личности; совесть рассматривается как внутренний голос (голос сердца), удерживающий от дурных поступков, то-есть регулятор их поведения; выражается позитивное отношение к собственному «внутреннему Я»; признается вред для личности при совершения непорядочного поступка (когнитивный аргумент в пользу нравственности); признается эмотивная функция совести, обнаруживаемая как угрызения совести, переживания вины или стыда, душевное спокойствие; признается роль нравственного воспитания; выражается намерение воспитывать своих будущих детей как нравственных людей. Далее рассчитывался интегративный индекс позитивности представлений о совести (ИПП), в котором суммировались баллы позитивных высказываний о совести и пересчитанные (обратные) баллы для негативных высказываний. Для каждого информанта рассчитывалась сумма баллов по 73 релевантным пунктам опросника. В итоге были получены переменные, показывающие степень индивидуальной позитивности представлений о совести, по которой затем производился расчет средних (для индекса) результатов в группах и достоверность их различий между группами. Как оказалось, наивысший результат для ИПП, отражающий позитивность представлений, получен для группы русских студентов, несколько ниже – для группы китайских студентов, обучающихся в России, еще ниже - для группы китайских студентов в Китае. Но расчёт достоверностей различий величин индекса ИПП показал, что для всех трёх сравнений подтверждалась нулевая гипотеза - об отсутствии подобных различий. Однако можно отметить наличие определенной тенденции, хотя и не вполне подтвержденной статистически и требующий дальнейшей проверки, при сопоставлении группы россиян и китайских студентов, живущих в Китае, для которых на уровне тенденции (с p ≤ 0.08) можно утверждать, что наиболее высокий уровень индекса совести наблюдается в группе российских студентов. В целом же полученные нами эмпирические данные показали наличие сходных представлений о совести, ее функциях, свойствах, состояниях, происхождении, отношений к совести, а также отношений к нравственности в целом, к отдельным нравственным понятиям в двух группах китайских студентов, с одной стороны, и российской группы студентов, с другой. Были также обнаружены некоторые различия в частотах тех или представлений о совести россиян и китайцев: оказалось, что у китайцев совесть чаще ассоциируется с произведениями искусства, а также чаще рассматривается в контексте отношениях к трудовой деятельности и родной стране. Добавим к этому, что результаты полученные нами в пилотажных исследованиях 2017 г. для новых российских выборок, не обнаружили сколько-нибудь принципиальных различий в структуре транскультурного инварианта представлений о совести, в сравнении с результатами, описанными в Ван Хаоюем [52 ]. Сходные результаты в сравнительном кросс-культурном исследовании, проводимом вместе с аспиранткой Э. Ю. Казниной, были получены также для грузинских студентов, при сравнении их с российскими [59]. При этом в целом система представлений о совести грузин (опросник ОССС) оказалась у грузинских студентов даже ближе к российским, чем у китайских студентов, но были получены и некоторые различия, по-видимому обусловленные особенностью культуры. Так, например, на выборке грузин наблюдается ценностный конфликт в их отношении к материальным и духовным ценностям. Однако тот факт, что в качестве респондентов изучались студенты-гуманитарии, является несомненно, ограничением для совершения широких обобщений. Но в целом мы убедились в существовании транскультурного инварианта представлений о совести, справедливом уже для трёх культур, что является дополнительным подтверждением для нашей теоретической гипотезой. На основании анализа публикаций, проведённого в рамках литературного обзора, очевиден вывод о чрезвычайной актуальности для российского социума (и не только российского) обширной проблематики нравственности, морали и совести, а также чрезвычайной теоретико-методологической и методической сложности изучения этих явлений, отражающаяся, в частности, в проблематичности создания валидного и надежного методического инструментария. Сложность эта отмечается как в зарубежных исследованиях совести, так и в российских работах. Среди последних выделяется тематика актуального состояния нравственности и совести в современной России, в связи с чем особо важна реализация мониторинговых исследований состояния совести. Кроме того, в литературе отмечены как сходные моменты, так и противоречия в интерпретации состояния нравственности россиян. Отчасти это вызывается различием в постанове проблем, применяемых критериях и методах, выборе факторов, влияющих на изучаемые феномены. Поэтому особую роль в успешности исследований морали и нравственности играет методологическое и методическое оснащение психологических исследований, в котором необходимо использование зарубежного опыта. Уже сегодня очевидна необходимость учёта на получаемые результаты о нравственных феноменах многих вышеназванных факторов. Необходимо и сочетание опросных и проективных, количественных и качественных методов, в том числе методов, выявляющих социальную желательность ответов. Также, по-видимому, следует найти разумное сочетание методов, измеряющих позитивные аспекты нравственного сознания и поведения и методов, ориентированных на измерение автономности нравственной позиции. Очевидна и разобщенность специалистов, проводящих исследования в данной области психологической науки, по-видимому, в какой-то мере обусловленная их немногочисленностью в нашей стране. Отсюда вытекает и несходство критериев, по которым делаются выводы о состоянии нравственности в стране. Ситуация, отмечаемая А. А. Хвостовым, в отношении западной психологии морали, нравственности и совести, включая США, имеющих много большие временные, материальные и методические ресурсы, а также опыт изучения проблемы, не представляется качественно лучшей, однако обращает на себя внимание обилие творческих дискуссий проблемы [42].
Работа выполнена при поддержке гранта Российского Фонда Фундаментальных Исследований № 17- 06- 00981 Рекомендовано к публикации: Literature
| ||||
|
| ||||
| Copyright (C) 2017, Письма в
Эмиссия.Оффлайн (The Emissia.Offline Letters): электронный научный журнал
и авторы ISSN 1997-8588 (online), 2412-5520 (smart-print), 2500-2244 (CD-R). Свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС77-33379 (000863) от 02.10.2008 от Федеральной службы по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций При перепечатке и цитировании просим ссылаться на " Письма в Эмиссия.Оффлайн ". Эл.почта: emissia@mail.ru Internet: http://www.emissia.org/ Тел.: +7-812-9817711, +7-904-3301873 Адрес редакции: 191186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, 48, РГПУ им. А.И.Герцена, корп.11, к.24а Издатель: Консультационное бюро [ИП Ахаян А.А. гос. рег.306784721900012 от 07.08.2006]
|
